 |
Послушаешь Алексея Михайловича, как он о свободе слова в России рассуждает, — действительно романтический лирик. Посмотришь на добротный дом с бассейном, в котором он живет, на автомобиль на котором катается, — вполне себе физик практичный. Эпоха, в которую формировалась личность Склярова, наделила его двойственностью: так совершенно искренне восхищаясь героями советских фильмов, он тайно читал Солженицына, а отработав дневную смену на заводе, ночью погружался в подпольную коммерческую деятельность. Но он не теневик Корейко, нет, скорее человек-амфибия, герой культового фильма советских шестидесятников. Телевизионщику Склярову хотелось побеседовать о 15-летнем юбилее закона о СМИ, о захиревшей, по его мнению, свободе слова, о 15-летнем же юбилее его независимой телекомпании и, конечно, о телебашне, которую спилили его враги из строительного концерна «Единство». А мне, как человеку далекому от телевидения, о срезанных башнях говорить было не слишком интересно, зато интересно было доказать романтику, что вся его деятельность не более чем бизнес. Задача не из легких, честно говоря… — Страна стремительно катится обратно в «совок», информационная свобода, которая была у нас в начале 90-х, почти иссякла, разница с советским временем только в том, что тогда телевизор показывал два канала, а сейчас он может показывать 50, но они все равно все одинаковые. Тогда телевидение имело влияние, а сейчас его нет! Когда два года назад незаконно сносили мою башню, я был в Марселе и оттуда по телефону выходил в прямой эфир, кричал, что преступники нарушают закон на глазах у сотен телезрителей. Хоть бы кто почесался! Народ не вышел на митинг, милиция, которой кричали «держи вора», не обращала внимания… Я тогда разочаровался в телевидении, понял, что народ ему уже не доверяет, поэтому и власть имущие его тоже не боятся, — кипятится Алексей Скляров. — Но ведь у Вас частная телекомпания и. значит, описанное происшествие было Вашим частным делом. Почему оно должно было волновать простых граждан? Ну, прервалась тогда трансляция на пару недель, Вы потеряли деньги рекламодателей. А зрителям, что до этого? — Вот, значит, как нынешнее поколение рассуждает, свобода вам уже не нужна? Мы шестидесятники о роли журналистики по-другому думали. — Но ведь Вы не были журналистом при советской власти? — Я поступал на филфак РГУ, но долго там не удержался, во-первых, скучно показалось, во-вторых, деньги надо было зарабатывать. А поступать решил потому, что на меня сильно повлиял фильм «Журналист», там был показан такой парень красивый, честный, разбиравшийся в людских проблемах. Хрущевская оттепель отравила нас несколькими глотками свободы. Тогдашнее кино на нас большое влияние имело, например, личность моего брата сформировали «Девять дней одного года», он после этого в физики пошел, а я, получается, стал «лириком», было тогда такое разделение. — Лирика лирикой, но деньги оказались важнее журналистского образования? — Я семь лет проработал на Азовском оптико-механическом заводе, прошел путь от ученика до технолога высшего разряда, побывал на космодромах, поучаствовал в запусках, в общем, делал карьеру советского космического инженера. Журналистику, кстати, не бросал, писал в районные газеты заметки. Но попутно увлекся цветной фотографией, и это дело, бывшее в 70-х годах в новинку, оказалось хорошим бизнесом, хотя и очень тяжелым. Я начал активно подрабатывать в детских садах и на елках, делал фотоальбомы и стенды для заводов. Снимал базы отдыха, цеха, заводы, образцы продукции, именно тогда на многих предприятиях родился маркетинг. Хотя производство и сбыт регулировались планом, и для продажи произведенного не надо было прилагать усилия, производственникам все равно хотелось показать свою продукцию, инстинкт их заставлял. Заплатить напрямую мне предприятия не могли и поэтому оформляли меня на работу, было время, когда я числился в десятке учреждений, получая в каждом по 60-70 рублей. После пары лет такой деятельности я купил свою первую машину — «запорожец». — Для начала неплохо. — А в 1978 году на меня вышли азовские цеховики, был такой Омарий Мачакитзе, производивший галантерейный ширпотреб. Это был очень серьезный бизнес, многие заводские цеха пахали на него, половину бижутерии, продававшейся в стране, тогда делали в Азове. Я как технолог ставил ему разные химические технологии, печать на алюминии, например, благодаря которой штамповались медальончики в виде красных сердец, пронзенных черными стрелами, потом печатал фотки для брелков — машинки, цветочки, красивых женщин. В начале 80-х, правда, разгорелось уголовное дело, Марика и главного инженера предприятия посадили, а меня бог миловал. Я ведь вел себя очень осторожно и принципиально не занимался бизнесом на рабочем месте, только дома и только на свои. А еще мы с друзьями продавали саженцы и навоз для садоводов. На этом деле я заработал свой второй автомобиль — новенькую «пятерку». — А потом началась перестройка… — Да, разрешили частную инициативу, и произошло главное, в августе 90-го вышел закон о СМИ и примерно в это же время закон, разрешающий открывать частные предприятия. Когда я потребовал у ростовского Связьинформа предоставить мне канал, они меня посадить грозились, я ведь первый пришел с проектом независимого телеканала. Так что вопрос пришлось решать через Москву. Там в то время чиновники были не такие наглые, как в Ростове, а как бы ушибленные переменами. Вот я пришел и попросил канал, а начальник поднял на меня растерянные глаза и говорит секретарше: «Света, им уже можно»… Дали мне пятый канал. 90-е годы были золотым временем, цензуры практически не было, у народа огромный интерес к политическим программам. Большой популярностью пользовались разные телемарафоны, проводившиеся в прямом эфире, где каждый житель Азова мог появиться на экране и что-то сказать. Тогда это было в новинку, и половина азовчан красовалась перед нашими телекамерами, а другая половина бежала к экранам, чтобы посмотреть на себя и своих знакомых. Тогда мы жили на зарплаты жен, тащили все из дома и вкладывали в дело. Свой пятисотый «мерседес» я купил лишь в 2002 году, правда, потом разбил… — Говорят, американцы в 90-х годах выделили Вам грант на развитие независимого телевидения? — Это было не совсем так. Американцы были, но денег не было. В 1992 году на нас вышли американцы, пообещавшие привлечь инвестиции. К сожалению, мы не знали тогда, что первая волна американских инвесторов состояла из мошенников. Они имитировали инвестиции в Россию, в 1993 году нас повезли в Америку, мы, конечно, были очарованы, — поездка крутейшая, нас ввели в высшее общество: Вашингтон, Белый дом, встречи с конгрессменами, с мэром Нью-Йорка, с какими-то политиками, я, правда, не понимал, зачем они нас туда таскают, а потом стало ясно, что возили как наживку — вот, смотрите, большой русский мужик в бороде, в него надо вкладывать деньги. Понятно, повозили по радиостанциям, показали, как они работают. Денег не жалели, свободно нанимали вертолет, чтобы поискать точку для размещения башен, ездили на роскошных больших машинах… Все это продолжалось довольно долго, за это время американцы успели выпустить несколько эмиссий акций на миллионные суммы, но в один прекрасный день я позвонил в центральный офис, а там никого нет, закрылись… А жаль. Но все-таки мы многому у них научились. Вот сейчас налаживаем радиостанцию в Абхазии, и я все время вспоминаю наших американцев, чувствую себя в их шкуре, как они тогда пришли к нам, так и мы сегодня пришли к абхазам, один в один. — Чем же Вас Абхазия привлекла? — Очень перспективный регион, огромный потенциал для индустрии отдыха. Там много дач политической и бизнес элиты России, и их будет со временем все больше. Кроме того, там сейчас ситуация напоминает 90-й год в России, так же можно взять все, что нужно, договорившись с каким-нибудь начальником. Но там у нас сейчас проблема — Санта-Барбара просто. Директор нашей радиостанции и девушка-главбух сбежали по любви, бросив свои семьи. Теперь станция буксует, надо посылать десант. Мы там ретранслируем «LoveРадио» и вставляем местную рекламу. Информационных программ пока нет, мы очень осторожно относимся к тамошней политике и запретили все, даже поздравления, не дай бог, еще не того поздравят, беды не оберешься, только реклама и ничего больше. А со временем посмотрим. — Значит, бизнесмен Скляров жертвует свободой слова, если это нужно для дела. — Нет, не жертвую. В чужой стране моя свобода слова неуместна. Я ведь не американец в Ираке. — А, кстати, сколько вы стоите в долларовом эквиваленте? — Алексей Скляров стоит ровно столько, сколько дадут за 120 кило мяса, костей и мозгов, из которых он состоит. Ну, ТРК «Пульс», наверное, потянет миллиона на три долларов, дом, в котором я живу, стоит тысяч 300, плюс зарплата генерального директора телекомпании, плюс еще кое-какой бизнес, плюс небольшие дивиденды, которые он приносит. В общем, ничего особенного. Но мы слишком много уделяем внимания моей персоне, я ведь хотел поговорить о другом, надо запустить процесс осознания, сказать людям — ребята, мы уже 15 лет живем в так называемой свободе слова, которой скоро совсем не будет! — Да какая Вам еще свобода нужна, вот же она — дом, машины, счет в банке… Или Вам просто мало трех миллионов долларов и хочется заработать триста, а ситуация не позволяет? — А что плохого в таком желании? Я-то хочу заработать, а не украсть. — Да, в общем, ничего. Большой Вам свободы, Алексей Михайлович! — Спасибо.
Досье «ЮР»
Алексей Михайлович Скляров родился в 1949 году в Новочеркасске Ростовской области. В 16 лет остался сиротой. Работал токарем, слесарем, инженером на Азовском оптико-механическом заводе. 18 лет был начальником центральной лаборатории на Азовском заводе «Светотехника». Все это время сотрудничал с редакциями как корреспондент и фотограф. После принятия закона о СМИ создал одну из первых в стране собственную ТРК. Организатор и владелец сети кабельного телевидения в Азове. Сейчас его ТРК «Пульс» вещает на несколько городов Ростовской области.
Григорий МОЛОХОВ
|
|
